Home › News

Памяти Геннадия Рождественского

28.08.2018

А. С. Соколов на концерте памяти Г. Н. Рождественского

Культовой пластинкой советской интеллигенции 1970-х была опера Шостаковича «Нос», записанная под управлением Геннадия Рождественского труппой только что созданного Камерного музыкального театра.

Дерзкий шедевр молодого композитора, написанный на исходе революционных лет, великолепно лег на свежие голоса труппы, объединенной студийным духом, а смачный текст Гоголя зазвучал в духе каких-нибудь концептуалистов или лианозовцев.

Спектакль, поставленный Борисом Покровским, много раз объехал мир – а дома его играли около метро «Сокол», в тесном зале слегка перестроенного кинотеатра. Как и полагается советскому товару, билеты в Камерный театр являлись дефицитом, а звездой театра была хрупкая девушка, обходившая фойе с колокольчиком вместо традиционного театрального звонка.

Премьера Первой симфонии Альфреда Шнитке под управлением Рождественского в 1974 году стала для публики того времени таким же объединяющим событием, как и премьера «Ассы» Сергея Соловьева для следующего поколения.

В Москве играть симфонию не разрешили, и местом паломничества стал счастливый Горький – там на филармонической сцене развернулось действие, объединившее серьезный оркестр и джаз, сложно организованный нотный текст и открытую форму.

Энергосистема «Г.Н.Р.»

Исполнение кантаты Шнитке про средневекового доктора Фауста в Вене в 1983 году, после отмены московского концерта, тоже прошло с Рождественским за пультом. А однажды со сцены Большого зала консерватории в необъявленном порядке прозвучал слегка кривой, но бравый марш коллективного сочинения: на поклон, держась за руки, вышли Альфред Шнитке, Эдисон Денисов и София Губайдулина. В кулуарах добро шутили: Геннадий Николаевич опять не упустил возможность дать друзьям подзаработать.

Мало кто – может быть, только Гидон Кремер – сделал столько для того, чтобы музыка лучших советских композиторов зазвучала по обе стороны границы. Но это не значит, что Рождественский исполнял исключительно неофициальный репертуар: в его репертуарном списке можно найти «Симфонический кюй» (артефакт приобщения республик Средней Азии к симфоническому процессу) и тонны справедливо забытых партитур всех мастей.

Начав карьеру еще в сталинские времена, Рождественский скоро стал самым молодым в истории главным дирижером Большого театра, профессионально овладев всеми существующими балетами: эталонные темпы в «Щелкунчике» принадлежат как раз ему.

Хрестоматийные партитуры вроде симфоний Чайковского в его записях звучат мощно и полноценно, не уступая никому из великих. Но во многом благодаря Рождественскому хрестоматийными стали и авторы ХХ века. Российская премьера «Весны священной» Стравинского, «Игрок» Прокофьева, «Игроки» Шостаковича, «Похождения повесы» Стравинского на русском языке – все это сделал именно Рождественский.

В противоположность Евгению Светланову, гению русской классической музыки и любимцу народа, Рождественский был скорее дирижером интеллигенции. Одним из первых он стал работать на Западе, за многие годы побыв главным или приглашенным дирижером оркестров множества стран.

Ему принадлежит «средиземноморская теория» (ныне устаревшая), согласно которой чем ближе оркестр к Средиземному морю, тем он хуже. Зато Рождественскому нравились английские оркестры – например, лондонский Оркестр «Би-би-си», которым одно время руководил русский дирижер.

В Британии принято экономить на репетициях, поэтому музыканты научены безупречно читать с листа. Однажды Рождественский начал репетировать с английским оркестром симфонию Шостаковича. С первого же проигрывания все получилось безупречно. Возникла проблема – чем занять оставшееся репетиционное время? На выручку пришел фаготист, который попросил повторить одно сложное место, якобы чтобы лучше понять, как соотносится его партия с партией группы альтов.

3 июля в Московской консерватории состоится концерт памяти Геннадия Рождественского

Такой подход к делу был Рождественскому по душе: феноменально одаренный, работавший с моцартовской легкостью, всегда в охотку и непринужденно, он не особенно любил репетировать, и это тоже стало его фирменной чертой. Если попадался оркестр высокого класса, соответствующим был и результат.

Если оркестр случался средний, по-среднему и выходило, и маэстро с этим также легко мирился. Мы слышали немало программ, интереснейшим образом задуманных, с редким репертуаром, часто из музыки никому не известных британских или скандинавских композиторов – однако художественный результат не поднимался выше ознакомительного уровня. Оставалось в памяти другое – как Рождественский говорил.

Нередко самым ценным содержанием его концертов были именно комментарии – вступительная речь и переходы, аннотации, исторические справки с обязательным процентом остроумия, иногда несколько натужного, но всегда аристократически эффектного. Долгое время – пока на нашей сцене не появился дирижер-эрудит Владимир Юровский – Рождественский в одиночку нес бремя музыкального просвещения и образования, выбирало ли оно своим предметом духовные оратории времен символизма или польки Иоганна Штрауса.

Соблюдая кодекс знатока, он обожал подлавливать оппонентов на слабом знании предмета, особенно если оппонентами были музыкальные критики, не знавшие, к примеру, почему увертюра к опере «Севильский цирюльник» называется в программке увертюрой к опере «Елизавета, королева Английская».

Его путь не был устлан розами. Периодически карьера скрипела, он лишался должностей, но тут же находил новые пути, а если надо, создавал новые театры и оркестры. В один прекрасный день откуда-то из воздуха образовался Симфонический оркестр Министерства культуры СССР – а скоро он уже исполнял и записывал на фирме «Мелодия» все 11 из девяти симфоний Брукнера, включая Нулевую и Минус первую.

Солнечный маэстро. Музыкальный мир без Геннадия Рождественского

Его путь шел по спирали, он дважды входил в одну воду. Так произошло на рубеже тысячелетий, когда Рождественский возглавил Большой театр, находившийся в основательном кризисе. Как всегда, он поразил общественность ворохом небывалых планов – и таки поставил первую редакцию прокофьевского «Игрока».

Но в роли кризис-менеджера разбегающегося коллектива он оказался не слишком полезен. Он пробовал запрещать спектакли: прелестная музыка Цезаря Пуни к балету «Дочь фараона» не проходила его личный ОТК. Он пробовал увольнять артистов, без его ведома заключавших контракты с «Метрополитен-опера», но подчиненные прятали размашисто подписанные приказы под сукно и не давали им ходу.

Рождественский до последних лет появлялся за пультом – изредка в Большом, чаще в Камерном театре, куда его снова пригласили худруком. Репертуар продолжал обогащаться диковинными проектами вроде «Идоменея» Моцарта в версии Рихарда Штрауса или «Трех Пинто» Вебера, дописанных Малером. Но петь с ним артистам стало трудно – он слышал музыку в старческом, замедлившемся темпе.

Казалось, он переселился в инобытие, в параллельный музыкальный поток. Но 2016 год, когда дирижеру исполнилось 85 лет, принес откровения – премьеру и первую в истории запись оперы Римского-Корсакова «Сервилия», редкой мощи юбилейный спектакль-концерт в Большом театре, который Рождественский провел так богато и содержательно насыщенно, словно обрел второе дыхание. В этот день Рождественского чествовали не просто как патриарха – от него действительно веяло величием.

Владимир Урин: “Планы Камерной сцены им. Покровского будут объявлены в начале сезона”

Новостью прошлого года стало административное присоединение Камерного театра им. Покровского к Большому театру.

Противники этого решения ставят Рождественскому в вину то, что он не заступился за свой театр. Возможно, даже если худрук считал случившееся неверным, у него уже не было сил вмешаться. За семь десятилетий карьеры он сделал так много, что заслужил покой и благодарную память.

Петр Поспелов, “Ведомости”