Коллекционер Георгий Апазидис: «Зверев был по-библейски незащищенным человеком»
28.08.2018
В Музее русской иконы открылась первая за более чем десять лет его существования выставка светского искусства. Экспозиция «Дорога к храму» представляет живопись и графику нонконформиста Анатолия Зверева на религиозную тему. Все работы на выставке происходят из частного собрания Димитрия Апазидиса, который начал коллекционировать Зверева благодаря другому известному коллекционеру — Георгию Костаки. TANR поговорила с сыном Димитрия Николаевича Георгием Апазидисом об отце, Звереве и иконах.
Почему выставку Анатолия Зверева решили делать именно в Музее русской иконы?
Дело в том, что у Музея AЗ программы расписаны на месяцы и годы вперед и для этого проекта в ближайшее время — а время терять нельзя — просто не было места. А Зверев настолько многогранен, что значительная часть его граней — беру на себя смелость утверждать это — до сих пор не раскрыта. Для меня большая честь быть в дружеских отношениях с Музеем русской иконы, и наши друзья, в данном случае это Николай Задорожный и Михаил Абрамов, пошли навстречу и поддержали идею выставки Зверева в этом музее.
Был ли сам Зверев религиозным человеком?
Судить о том, был ли он религиозным человеком, можно только по внешним признакам, а что он думал и как рассуждал, никто сказать не может. Мне кажется, что был. Он жил правдой: не врал ни себе, ни своей России. Часто поднимал тему религии в разговорах, но, опять же, ответить на ваш вопрос мог бы только он.
Мы решили показать его работы именно на религиозную тему, потому что это одна из граней творчества Зверева, и она вписывается в тематику Музея русской иконы. На этой выставке будут картины и графика — изображения церквей и рисунки: «Архангел Михаил», «Спас», серия «Голгофа», образы женщины-мадонны.
В экспозиции будет фотография Зверева в Тарусе, на которой внизу есть маленькое пятнышко крови. Дело было так. Звонок в дверь нашей московской квартиры. Открываем — а там Толя с окровавленным лицом. Спрашиваем, что произошло, а он и отвечает: «Я приехал на такси. Водитель меня так плохо вез, что я ему дал пятак и говорю: „А больше ты не заслуживаешь“. Ну и получил удар в лицо, и кровь попала на фотографию. Каждый раз, когда я смотрю на этот снимок, мысленно спрашиваю себя, смог бы я так сказать, зная о последствиях. Да точно нет! А вот по-библейски незащищенный человек сделал это.
Вы хорошо знали Зверева. Он был таким же честным со всеми?
Табели о рангах для него не существовало по определению. В 1960-е годы случилась такая история. Американский посол в Москве Льюэллин Томпсон попросил Костаки познакомить его со Зверевым. Решили, что посол пригласит художника на прием в резиденцию. Георгий Дионисович передал Звереву: мол, американский посол тебя приглашает, ты уж веди себя поприличнее. А Толя ему в ответ что-то хрюкнул, и сразу стало понятно, что ни о каких приличиях речи не будет. В общем, наступил день «Х», Георгий Дионисович привез Зверева в резиденцию Спасо-Хаус. Толя в своем пиджачке с чужого плеча, в поношенных ботинках, кепчонке, которую не снимает. Входят в зал. Там все очень официально, посол с женой встречают гостей. Толя разбегается и, скользя своими ботинками по паркету, как по льду, подлетает к паре, нахлобучивает свою кепочку супруге посла на голову и говорит: «А ты, девочка, ни-че-го!» — и ощеривается. Вокруг — полное оцепенение, но мадам — дипломатка, прихорашивается с этой кепкой. Тут спешно присоединяется и Георгий Дионисович: мол, сами просили, уж не обессудьте, такой вот и есть. Их превосходительства в восторге, руки жмут.
Георгий Дионисович, кстати, и сам любил поозорничать, еще с юных лет. Когда ему было лет восемь-девять, жил он с родителями в подмосковной Баковке, и раз его за что-то наказали, оставив без обеда. Так он все заборы в поселке углем исписал: «Черти-греки голодом морят».
На выставке, помимо религиозных работ Зверева, будет портрет сотрудницы французского посольства…
У этой вещи тоже есть история. Толя рассказывал, как выходит он от Костаки, а там его ждет какая-то элегантная дама, представляется сотрудницей французского посольства. «Хотела бы, чтобы вы написали мой портрет. Я вас провезу на своей дипломатической машине и так же вывезу». — «А давай! — говорит Толя. — Ты девка ничего, поехали». Она его положила за переднее сиденье и накрыла своим пальто, так и провезла мимо милиционера. У нас в коллекции оказался один из написанных им портретов, который она не купила.
Вы упомянули, что многие грани творчества Зверева до сих пор не раскрыты. Собираетесь ли вы делать другие проекты о нем?
Да, собираюсь, если будет возможность. Я, конечно, не специалист, у меня нет искусствоведческого образования, есть только любительские знания, мысли и память об общении (великая привилегия!) с Толей, которая заставляет меня говорить о его творчестве. Он много писал свой дом, соседей по дому, деревню, людей из всех слоев общества (Толя родился в Москве, но родители его с Тамбовщины). Зверева от многих его коллег-современников отличает истинная народность. Если сравнивать его и других современников, несколько вольно, с видами спорта, то другие художники — это художественная гимнастика, теннис, плавание и так далее, а Зверев — это футбол.
Зверева начал собирать ваш отец Димитрий Николаевич Апазидис, который познакомился с художником благодаря Георгию Костаки. Почему он стал коллекционировать именно зверевские работы?
Вы знаете, можно говорить о шестидесятниках, но ни к кому из них эпитет «великий», а тем более «гениальный» приложен быть не может. А Зверев и великий, и гениальный. И это было видно сразу. Поэтому отец с самого начала понял, с кем имеет дело. В содружестве с Георгием Дионисовичем Костаки он всячески помогал, содействовал и где-то защищал его. Зверев, человек необычайной чувствительности, это понимал и с радостью продавал отцу свои картины и приносил в подарок. Например, однажды он пришел с обычным холщовым мешком, бросил его на пол и говорит: «Возьмите, а то мать и это сожжет». Это были его картонки, на которых он писал маслом. Жили они в то время в Сокольниках в старом двухэтажном доме. Печь топилась дровами, а на розжиг шли эти картонки.
Димитрий Николаевич Апазидис также собирал иконы. Можете рассказать о его коллекции?
Значительная часть этой коллекции сейчас находится в Музее имени Андрея Рублева, отец подарил иконы XVII–XVIII веков, 10 или 15 икон. Он собирал иконы XV–XVIII веков во времена, когда они ни для кого не представляли интереса. В этом вопросе отец часто советовался с Георгием Костаки, у которого опыт был побольше (он начал собирать иконы еще до войны, в 1930-е годы). Свои иконы отец большей частью приобретал у таких же, как он, собирателей, и не только в России. Кроме того, отец был хорошо знаком с Иваном Андреевичем Барановым (известный российский реставратор. — TANR), тот предлагал на продажу иконы, которыми владел. У него был заветный сундучок, и он доставал их со словами: «Это хорошая икона», окая на владимирский манер.
Отцовское собрание, около двух десятков образов, перешло по наследству мне и остальным членам семьи и сейчас находится в Швеции. Мы его не выставляем, это камерная домашняя коллекция. В основном это русская икона, но есть и греческая. Все больше XVI и XVII век, немного XV века. Еще порядка пяти образов сейчас находятся здесь, в Музее русской иконы. Так что выставка в каком-то смысле символична: отец собирал Зверева и иконы, и на выставке они тоже окажутся рядом.
Вы сами собираете искусство?
Нет, я только стараюсь сохранить то, что досталось от отца.
Каким вы видите будущее вашей коллекции?
У нас в собрании несколько сотен произведений Зверева, ими владеем я и другие члены семьи. И мы еще не думали детально о его будущем. Пока есть следующее поколение, которое может хранить коллекцию.