Вторая Мировая Война » Ценность простых вещей
29.08.2018
Анна Петровна Остроумова-Лебедева (1871 — 1955)
Анна Петровна Остроумова-Лебедева — русский и советский художник, график, мастер гравюры. Родилась в Петербурге в семье видного чиновника Синода. В 14 лет начала серьезно заниматься рисованием, посещала вечерние рисовальные классы при училище барона Штиглица, в 1889 г. поступила в училище и начала занятия в гравюрной мастерской В.В. Матэ, однако через 2 месяца покинула ее и перешла в общий живописный класс.
Борис Мегорский про обычаи осадной войны начала XVIII века
В 1892 г., с открытием дверей Академии для женщин, поступила в Академию художеств, занималась у И.Е. Репина, П.П. Чистякова и у В.В. Матэ. В 1898 г. отправилась в Париж, где училась у Ф. Коларосси и Дж. Уистлера.
Экспериментируя в области ксилографии, начала использовать цвет и печать с нескольких досок.
Немецкие кресты, пикельхельмы, эполеты и немецкая обшива- погоны, орлы, петлицы, темляки.
В 1900 г. вступила в «Мир искусства», а в 1901 г. сделала по заказу С. П. Дягилева первую петербургскую серию из 10 гравюрных видов. Работала во всех жанрах рисунка и живописи — в натюрморте, портрете, сюжетной сцене, но основной массив созданных ею эстампов посвящен городскому пейзажу — по преимуществу видам Петербурга.
Много путешествовала по Европе. После революции 1917 г. была членом экспертной комиссии Наркомпроса. Преподавала в Высшем институте фотографии и фототехники. Преподавала в Ленинградском институте живописи, архитектуры и скульптуры (с 1934). Во время блокады Ленинграда оставалась в городе и сделала несколько его видов, величественных и трагических в своей простоте и суровости.
Дневник от 1 октября 1942 года
«…Сегодня я окончила новую маленькую гравюру — памятник Петру Великому Фальконета. Сделала ее в три дня. Работала с упоением, с восторгом. Чувствовать, как управляемый мною инструмент бежит по блестящей доске — да ведь это чувство ни с чем несравнимо. Гравер что скрипач: его штихель — смычок, вырезанная линия — поющая струна.
Очень боялась начинать. Прошло четыре года, как я резала последний раз книжный знак для художника Д.И. Митрохина. С тех пор много воды утекло. Сил убавилось, сердце не так работает, рука дрожит. Но как только взяла инструмент, тотчас же почувствовала прежнюю уверенность, гибкость и послушание руки. Начала с самого опасного и ответственного места. Решила, если здесь сорвется, то не буду продолжать гравюру. Резала очень осторожно, в рискованных местах оставляла запасы. Но первый же оттиск меня успокоил. В общем, гравюра резана довольно грубо. К сожалению, дерево на доске во многих местах было хрупко и крошилось.
Дни были темные, хотя солнечные. Электрического освещения не было, и я, когда бывало солнце, старалась досочку держать в солнечном луче, падавшем на мой стол, и вместе с лучом передвигалась по столу.
Вырезала другую гравюру: мальчики удят рыбу. Набережная Невы, справа край судна, вдали Литейный мост и внизу, у воды, группа ребят — рыболовов.
Написала две акварели: «Окрестности Невеля» и «Летний сад в инее» (обе приобретены Русским музеем).
Сделала еще 9 цветных литографий — видов Ленинграда, размером в почтовое письмо, и другие литографии…»
Дневник от 15 октября 1942 года
«…До крайности нуждаюсь в дровах и керосине. Разобрала свой дровяной сарай, который, между прочим, кем-то уже раньше начал разбираться. Но насколько его может хватить? На месяц, на полтора — не больше. А дальше что?
Жестокая кругом идет борьба за жизнь, за существование. Голод, холод и темнота. Настоящего голода нет, так как еще не съедены овощи».
Дневник от 19 октября 1942 года
«…Сегодня у меня был второй уже раз проф[ессор] Мстислав Владимирович] Фармаковский. Принес для прочтения следующие страницы своего обширного труда «Технология акварельной живописи». Он просит меня написать что-нибудь для его книги. Нечто вроде предисловия. Я предложила ему то, что написано мною об акварельной живописи в моих «Записках» II тома, еще не законченных.
Его будущая книга представляет очень солидный научный и полезный труд не только для искусствоведов, но и для молодых художников».
Дневник от 21 октября 1942 года
«…Вчера окончательно устроилась на зиму, выбрав для своего зимнего житья спальню. Она самая малая комната, имеет только одну дверь и три капитальных стены. Я рассчитываю, что она будет сохранять тепло лучше, чем другие. Свой большой стол я перетащила в спальню, и потому смогу работать, к чему я стремлюсь. Жаль, что эта комната темнее других. Одно из двух окон совсем заколочено фанерой, а другое наполовину.
Первый раз вчера вытопила печь после осенних холодов. И давно пора было это сделать: в комнатах стало очень сыро, акварели начали фалдить, как говорят, «отволгли». Сегодня у меня в комнате тепло.
Как сейчас становятся ценными самые простые, обыденные вещи, о которых прежде очень мало думал, заботился и ценил. Петр Евгеньевич принес мне пять литров керосина (по распоряжению Бориса Ивановича Загурского), я этому так обрадовалась, что чуть-чуть не заплакала от счастья. Радуешься каждой щепочке, дощечке, которую Нюша где-нибудь подберет на улице или обменяет на какую-нибудь тряпку. Говорит с радостью: «Это для печурки!..»
Сегодня заходила ко мне Екатерина Николаевна. Бодра, интересно рассказывала, как они последние дни украшали палаты детской больницы, чтобы создать детям впечатление уюта, теплоты и ласки.
Не иссякают у ленинградцев душевные источники!
Все эти дни мы утепляли на зиму мою комнату. Обили дверь войлоком, забили щели валиками. Заделывали на потолке трещины гипсом, чтобы тепло не уходило на чердак».
Дневник, от 28 октября 1942 года
«…Чудесные осенние дни. Гуляя по проспекту Карла Маркса, зашла на место целого ряда разрушенных построек. Одни развалились от снарядов и бомб, другие разобраны на дрова. Груды исковерканных железных балок, рельс. Земля блестит от толстого слоя мелкобитого стекла. Кучи ломаного кирпича. Глубокие ямы, наполненные водой и всяким мусором. Везде торчат исковерканные железные кровати, чаще ножками вверх.
Зачем я туда забрела? Да нарвать цветов! Трудно поверить, что в конце октября цветут полевые цветы. Но это так. Ни разу не было мороза. Странно было видеть среди этого городского запустения, хлама и железа свежие густые кустики полевой ромашки. На зеленых высоких стеблях — целые созвездия белых цветов с желтыми середками. Они мне говорили, что природа, пока земля существует, — вечна, возрождаясь беспрерывно, неустанно, принося в дар красоту и умиротворение…»
4 ноября неожиданно узнала, что мне присвоено правительством звание заслуженного деятеля искусств. Я не страдаю честолюбием и никогда не страдала, но, узнав об этом, я была очень тронута, но еще более радостно мне было, когда я прочла в телеграмме обращение ко мне как к «ленинградскому патриоту». Мне было это очень дорого.
Дневник от 13 ноября 1942 года
«…Холодно… Болят руки, кончики пальцев, подушечки покраснели, припухли, точно подпеклись. На каждой образовалось нечто вроде нарыва. И все это чрезвычайно болезненно при прикосновении. От холода страдала моя левая рука. Третий палец сильно распух, еле сгибается и вся рука ноет, как зуб. У меня всегда было очень развито чувство осязания. Оно, так же как и слух, часто помогало моему близорукому зрению.
Как я переживу эту зиму? Ведь дров у меня хватит только до середины или, в лучшем случае, до конца декабря. А потом?..»
Дрова! Дрова! Два последних дня рисовала портрет соседки, молодой санитарки. Она обещала мне при разборке одного деревянного дома уделить из своей доли несколько досок. Портрет сделала свинцовым карандашом, подкрасив его красным карандашом. Голова в натуральную величину, и только голова. Она вышла похожа, но как искусство портрет нехорош.
Последние дни отвечала телеграммами на поздравления меня с новым званием. Настроение у меня не приподнятое. Угнетает темнота. Живописью работать нельзя. Последние два дня у нас поспокойнее, хотя и есть бомбежка, и артобстрелы, но не так надоедливо…
Август 1947 г.
Источник: Остроумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки. — М. : Центрполиграф, 2003. — Т. 3. Тираж 5000 экз. С 296-300.